Управляющий партнер одной из крупнейших петербургских юридических фирм Capital Legal Services Владислав Забродин о том, почему в России лучше избегать споров, чем судиться, почему при таких хороших законах у нас все "как всегда", в какие отрасли прямо сейчас инвестируют иностранцы, а также как на примерах стадиона "Санкт–Петербург" и Пулково увидеть существенные различия между государственно–частным партнерством и госзаказом в России.
Владислав, есть ощущение, что ваша юридическая фирма CLS делает упор в своем бизнесе на сделки, а не на споры. Почему? Ведь число споров в кризис растет, а сделок — стагнирует.
— Мы начинали как фирма, сфокусированная на сопровождении иностранных инвестиций в России. До 1998 года я работал на одну из крупнейших американских юрфирм, а потом мне стало интересно создать российскую фирму, которая способна конкурировать с иностранными коллегами. Соответственно, первые лет десять мы на 90% работали с иностранными компаниями, сопровождая их сделки в России. После кризиса 2008 года выросло число и российских клиентов.
Так что можно сказать, что сделки — приобретения, поставки и другие — изначально были основой нашего бизнеса. Но в любой сделке важно понимать и судебную перспективу, поэтому у нас сформировалась сильная судебная группа, хотя наши постоянные клиенты не так часто судятся. Мы всегда — может, в силу моей личной принадлежности к корпоративной структуре — считали, что правильнее избежать спора, чем войти в него. Как сделки, так и система взаимоотношений позволяют этого добиваться.
Как бы то ни было, за последние 5 лет практика разрешения споров выросла в самостоятельное направление, стала второй после корпоративной по числу юристов, выделились группы внутри практики: налоговые споры, трудовые, строительные, споры по вопросам интеллектуальной собственности. Сегодня количество споров действительно увеличивается, и в первую очередь это споры с государством. Российская судебная система меняется, и, к сожалению, не всегда в лучшую сторону: сегодня это одно из слабых мест российской юридической реальности.
Оговорюсь: с точки зрения развития, оснащения и правовой базы Россия является одной из передовых стран мира. За какие–то 25 лет наша страна умудрилась построить очень серьезную, развитую и проработанную правовую структуру. Но система применения права — в первую очередь защиты интересов через судебные органы — ждет перемен. Одна из главных задач судебной системы — обеспечить стабильность делового оборота. Сейчас наши суды этого не делают. Отчасти потому, что у судей часто вообще нет понимания, каким образом этот самый деловой оборот работает. А порой и сами судьи отстают в развитии от правовой системы: законы у нас передовые и прогрессивные, но судьи их применяют в меру своего разумения.
Наконец, суды у нас подвержены влиянию как со стороны участников рынка, так и со стороны властей. Сегодня это ярко проявляется в налоговых и таможенных спорах: судьи оказываются под жесточайшим давлением со стороны государства, потому что бюджет требует дополнительных ресурсов и судам плюс–минус предписывается — понятно, что неформально, — защищать интересы государства путем принятия решений в пользу налоговых или таможенных органов. Сейчас поняли, что передавили, и, кажется, начинается ослабление — но говорить об этом рано.
Если вы ориентированы на избежание спора, вам надо хорошо работать с рисками на этапе заключения сделки. Можете ли привести пример, когда вам удалось избежать суда благодаря тому, что вы что–то прописали в договоре?
— Проработка и предвидение рисков на этапе заключения сделки — это самая суть нашей профессии, которая строится не только на знании права, но и на глубоком понимании бизнеса клиента. Культура предвосхищения рисков в Россию пришла именно с иностранными компаниями. В нашей стране всегда действовали по принципу: есть пожар — тушим, нет пожара — зачем воду тратить? А то, что банальное соблюдение корпоративных процессов увеличивает стоимость компании при продаже, в голову приходит не каждому. До сих пор, увы, российский рынок находится в состоянии, когда такой подход на начальном этапе выливается в большие затраты на следующих.
К примеру. В арендных отношениях часто стоит вопрос налоговых последствий при производстве арендатором неотделимых улучшений. Если четко прописать подход к этому вопросу в договоре, можно избежать не только спора между сторонами, но и претензий налоговой.
Есть ли сейчас в России крупные сделки — именно нормальные, не дистрессовые?
— Нормальные сделки продолжаются, мы это видим по трем направлениям. Первое — нефтегазовый сектор. Это крупные сделки, поэтому редкие. Вторая группа — сделки иностранных и крупных российских игроков с целью расширения рыночной доли в период, когда экономика в кризисе. Многие иностранные компании понимают, что сейчас весьма удачное время для вложений в России: рубль по–прежнему слаб, российские игроки минимизируют свои риски, продавая часть своих активов. Мы сейчас занимаемся несколькими такими сделками в ретейле. Хотя эта отрасль считается одной из наиболее пострадавших от кризиса, многие иностранные инвесторы имеют возможность принять — и принимают — неполитизированные решения. Третья группа — новые игроки. При всех сложностях на российском рынке часть компаний все равно сюда заходит. Конечно, не в том объеме, в котором хотели бы, но они считают, что в долгосрочной перспективе заход в нижней фазе рынка всегда проще, чем в верхней.
В начале года вы объявили, что работали в проекте государственно–частного партнерства (ГЧП) в Хабаровске. Насколько динамично развивается это направление в вашей компании?
— Пожалуй, это одно из самых динамично развивающихся направлений в стране наряду с уголовным правом и банкротством. ГЧП дает возможность для компаний и финансовых институтов делать долгосрочные и гарантированные инвестиции. За 12 лет существования института ГЧП в России мы накопили более чем успешный опыт и доверие основных игроков. Сегодня мы участвуем более чем в 10 масштабных проектах, представляя как публичную, так и частную сторону. Из последних примеров: в июне мы со стороны инвестора сопровождали подписание соглашения между Пермской концессионной компанией и Пермским краем о строительстве моста через реку Чусовую. Летом же выиграли тендер на сопровождение проекта по строительству и эксплуатации поликлинического корпуса городской больницы Петербурга.
Государство заинтересовано в частном финансировании инфраструктурных проектов, готово расширять спектр возможностей для его привлечения. Это правильно, так как государство далеко не всегда является эффективным собственником, а тем более — эффективным девелопером. "Санкт–Петербург–арена" — яркий тому пример. За то время, пока строился этот стадион, были построены: новый аэропорт Пулково, Западный скоростной диаметр, порты Бронка и Усть–Луга — а стадион так и остался в состоянии, когда его еще дорабатывать и дорабатывать.
Основная зона беспокойства государства заключается в том, что частный инвестор всегда закладывает некую долю прибыли, а государство считает, что оно эту вот прибыль может получить себе, если займется проектом самостоятельно, в рамках госконтракта с частным подрядчиком. Но тот же самый стадион показывает совершенно четко: деньги улетучиваются, бюджет увеличивается в несколько раз, а результат так и не достигается. Потому мне представляется, что механизм частного инвестирования в публичные проекты, которые важны, нужны и интересны для государства, — один из наиболее эффективных способов достижения результата. Тем более сейчас, когда денег в бюджете немного, а бизнес–возможности у тех же банков существуют.
Мощный толчок развитию ГЧП дала возможность применения частной финансовой инициативы, когда проект заявляется не государством, а частным инвестором. Так, у частного инвестора появилась возможность реализовать конкретный проект, о котором государство, может быть, вообще не задумывалось, или у него не хватало ресурсов или понимания, как его реализовать. Причем процедура доведения проекта от момента предложения до момента начала работы по нему очень быстрая и может быть реализована за 3–4 месяца, если нет других интересантов.
То есть арену "Санкт–Петербург" надо было строить в формате ГЧП? А что мешало? Не было закона?
— Просто государство считало, что оно более эффективно потратит деньги, используя госзаказ. Законодательства не хватало и на проект Пулково. Это был пилотный проект, но роль государства в нем была очень позитивна. Несмотря на то что многие вещи делались впервые — часть законов нужно было поменять, адаптировать их к требованиям международных финансовых институтов, — государство, будучи заинтересованным в проекте, сумело предложить ту структуру, которая стала приемлема для иностранных инвесторов. А со стадионом получилось как всегда: ряд людей под следствием, а этот фееричный с архитектурной точки зрения проект обладает таким количеством проблем, что даже сам "Зенит", получивший его в управление, не готов с ними разбираться. Сегодня найти того, кто составил неправильный договор или подготовил неверную смету, уже невозможно. Остается устраивать показательную порку и кивать на бакланов.
В 2015 году ваше ООО показало убытки: при росте выручки выросли расходы. Насколько это отражает бизнес в целом? Как прошел 2016 год и как идет 2017–й?
— В 2014–2015 годах вместе с ростом выручки нами были осуществлены значительные инвестиции, направленные на развитие бизнеса. Мы расширили штат юристов, в том числе и на управляющие позиции, арендовали офис в самом центре города, на Итальянской ул., переехали в новый, более просторный офис в центре Москвы, увеличив площадь офисов в 2 раза в обоих городах, открыли офис в Хельсинки.
Сейчас бизнес остается прибыльным, хотя рынок переживает не лучшие времена. С 2014 года маржинальность упала, резко выросла конкуренция. Раньше рынок юруслуг, созданный иностранными компаниями, выстраивался по иностранной системе бизнеса: почасовые ставки, высокие рейты — причем в России часто применялись рейты, используемые в Нью–Йорке или в Лондоне. Был элемент престижа и невнимательного отношения к бюджетам. С 2015 года ситуация поменялась. Практически исчезли почасовые ставки, все клиенты стали переходить на рубли — а это меняло структуру платежа, когда были резкие колебания курса — переходили на фиксированные системы оплаты или еще более структурированные системы, связанные с success fee.
Но система success fee характерна для споров, а вы фокусируетесь на сделках.
— Она внедряется и в сделках. Иногда юриста воспринимают как некий тормоз для успеха сделки, потому что мы можем найти что–то такое, что позволит счесть актив недостаточно чистым. Но и юрист заинтересован в том, чтобы сделка состоялась. Наша ценность не в самодостаточной деятельности, а в успешности клиентов. Если клиент неуспешен, то и наша работа теряет смысл. Поэтому в сделках бывают части, которые оплачиваются "по результату".
И если раньше самым популярным комментарием от юриста было "it’s illegal", которое заканчивалось точкой, то сегодня от юриста требуется бизнес–мышление. Бизнес — это всегда и риск, и возможность. Когда возможность превышает риск, сделка становится эффективной и правильной. Если риск превышает возможность, то вопрос возможности сделки стоит намного более остро и требует более серьезной проработки. Поэтому, чтобы сделка состоялась, надо искать баланс рисков и возможностей. Ценность юриста в том, чтобы после фразы "it’s illegal" ставить запятую и предлагать оптимальный другой вариант.
Персона
Владислав" Забродин
Образование: юрфак СПбГУ (1991), университет Турку (Финляндия, 1992), университет Northwestern в Чикаго (США, 1995). Карьера: до 1998 года работал в фирме McDermott, Will & Emery, еще ранее — в юридическом департаменте OTIS Elevator в России и СНГ. Специализации: M&A, недвижимость, антимонопольное право.<br />> В 1999 году основал в Петербурге фирму Capital Legal Services.
Фирма
Capital" Legal Services
Основана в 1999 году. Имеет офисы в Петербурге, Москве и Хельсинки.
Численность команды юристов — 52 человека, в том числе четыре партнера. Оборот в 2016 году — 301,7 млн рублей, объем оказанных юридических услуг — 38,9 тыс. часов. Ключевые практики: M&A, инфраструктура и ГЧП, недвижимость.
