Черное золото и путь холода. Губернатор НАО об экономике региона и о том, как москвичу живется за Полярным кругом

Еще всех удивим

Каковы ваши прорывные идеи по развитию Ненецкого автономного округа?

— Сформулированная сегодня президентом и правительством РФ политика в части развития Северного морского пути, в части ускоренного развития Арктической зоны — это и есть те прорывные идеи, которые являются абсолютным конкурентным преимуществом для Ненецкого автономного округа. Это начало серьезных изменений экономики региона. НАО — уникальная территория — в силу местоположения. Здесь находится конечная точка Баренцева моря, северных морей, которые могут считаться круглогодично незамерзающими. Есть разные точки зрения и споры ученых, доходят ли сюда теплые течения или не доходят, но тем не менее именно здесь найдено место под строительство глубоководного порта — это Индига. Предполагаемая пропускная способность порта — около 30 млн тонн, в структуру порта войдут нефтяные и угольные терминалы, а также терминалы по отгрузке СПГ. Ренессанс этого проекта обусловлен тем, что НАО — и конкретно место под названием Индига — является очень правильным и с точки зрения потенциального порта, и с точки зрения логистики местом, позволяющим реализовать оптимальные логистические решения для строительства портовой инфраструктуры. Здесь есть возможность стянуть для отправки экспортные товары, уголь, лес, удобрения, промышленную продукцию, производимую, скажем, на Урале или в Сибири. Кроме того, это и возможности добавления мощностей по сжижению газа, спрос на который растет. Все это делает сегодня округ конкурентно привлекательной территорией. Все привыкли, что НАО — это традиционно только добыча полезных ископаемых и отправка их на переработку в другие регионы либо через Варандей на внешние рынки. Благодаря Индиге мы получаем совершенно новую компетенцию портовой, стивидорской деятельности и планируем занять совершенно особое место с точки зрения логистических, транзитных коридоров. Можно смело говорить, что речь идет о сущностном изменении экономики округа, и это, конечно, кроме всего прочего, совершенно другие доходы регионального бюджета.

Сейчас доходы бюджета — преимущественно от нефтедобычи?

— Почти на 90%.

Сколько компаний занимается добычей?

— Если считать более мелкие, то больше 20. И мы, конечно, полностью зависим от доходов, получаемых от добычи углеводородов. В большей степени — от прибыли и от налога на имущество, которое расположено на территории округа. Кроме того, у нас есть соглашение о разделе продукции, которая разрабатывается совместно с иностранными партнерами на Харьягинском месторождении. Там есть 10% округа, и регион получает свою часть от добываемой и продаваемой продукции.

То есть вы должны очень внимательно следить за стоимостью нефти?

— Мы должны очень внимательно следить не только за стоимостью нефти, но и за курсом доллара, потому что доходы, скажем, от раздела продукции мы получаем непосредственно в долларовом эквиваленте.

Инвестор на Индигу уже определился? "Роснефть" же вышла из проекта?

— Вообще, в проекте двухлетней давности изначально предполагалось, что порт Индига, который будет построен, разместит в том числе завод по сжижению газа на 4-5 млн тонн, и компания "Роснефть" совместно с партнерами планировала этот проект реализовать. Затем по тем или иным причинам проект стал для "Роснефти" менее привлекательным, и они вышли из него. Поэтому в течение последних 1,5 года мы серьезно переформатировали этот проект. Сегодня он в меньшей степени зависит от СПГ и в большей степени ориентирован на перевалку угля и других грузов с Урала, из Западной Сибири и будет выходить на порт Индига. В итоге получается совершенно другая экономика, совершенно другая цена и очень серьезная экономия по сравнению с тем, чтобы везти эти грузы через Мурманск или Санкт-Петербург. Сам проект получается экономически очень интересным, и он уникален тем, что это не история, придуманная в недрах администрации и чиновничьих кабинетах. Индига — это в первую очередь история бизнеса, бизнесом инициированная, и именно бизнес заинтересован в ее реализации. Сегодня есть определенный синдикат заинтересованных компаний, компаний, которые проявляют интерес к проекту и к возможным формам ГЧП. Со стороны государства, конечно, потребуются вложения в определенные объекты федеральной собственности в части железнодорожного транспорта, все остальное частный бизнес готов строить за свой счет. В моем понимании сейчас уже есть консолидированное согласие практически всех потенциальных участников проекта. Мне кажется, это как раз то, о чем говорит президент: мы должны строить планы не исходя из исключительно своего видения развития территории, а в первую очередь спрашивать бизнес о том, что ему было бы интересно. Я думаю, что мы в ближайшее время приступим к практической реализации. Понятно, что сначала это будет проектно-бумажная работа.

А как быть с Архангельском, который тоже хочет глубоководный порт?

— Они, во-первых, неплохо увязываются между собой, во-вторых, мы все-таки являемся регионом-донором для Архангельской области, поэтому здесь у них есть прямая выгода: увеличение доходов нашего бюджета влечет за собой прямое увеличение доходов их бюджета. В-третьих, это проект, придуманный не мной, а бизнесом, и я готов выступать лоббистом (в хорошем смысле) этого проекта, если это нужно, но именно бизнес определил, где им удобно. Я слышал, что коллеги из Архангельской области прорабатывали этот вопрос с китайскими потенциальными инвесторами, не знаю, на каком этапе они сейчас находятся, но в любом случае эти два проекта могут взаимно дополнять друг друга. Поскольку у нас разная грузовая база, эти проекты могут нанизываться один на другой.

В измененной структуре экономики частично экономика увяжется на порт, но добыча полезных ископаемых же сохраняется?

— У нас территория, уникальная еще и тем, что у нас огромное количество еще не разведанных запасов. По средним экспертным оценкам, у нас разведанность территории составляет порядка 30%. То есть 70% запасов еще не разведано. И, кроме того, я предполагаю, и на это тоже есть мнение экспертов, у нас еще есть очень серьезные шельфовые запасы, которые в ближайшее время, надеюсь, будут серьезно осваиваться. Мы еще всех удивим нашими шельфовыми запасами и получим еще одну новую серьезную компетенцию, а портовые мощности в части нефтеперевалки будут востребованы и здесь.

Издержки растут кратно

Вы говорили о том, что у вас есть некое количество малых сел, в которых живет порядка 3 тыс. человек, то есть около 100 человек в каждом. У вас была идея переселять людей из таких малых сел в более крупные. Расскажите о ней.

— Я убежден, что вопрос переселения из населенных пунктов с населением 100 человек и меньше актуален и что люди сегодня выбирают для себя жизнь в городах или более крупных селах. В них жизнь продолжается и с точки зрения экономики, и жить там комфортнее, и проще найти применение их навыкам, умениям и знаниям. Малые села, где живет 70, 50, 30 человек, с точки зрения качества жизни сложны для людей. Мы много ездили, общались с людьми, и я услышал, что достаточно большое количество людей готовы переехать либо в город, либо в более крупные села, поселения. Сегодня изменилась экономика, изменился уклад жизни, мы находимся в серьезном процессе урбанизации, не только Россия — вообще человечество. Люди стягиваются из мелких населенных пунктов в более крупные. В более крупных селах люди получают другой уровень услуг, другой уровень жизни и другое ее качество. И пытаться от этого отгородиться, делать вид, что этого нет, что нет процессов глобализации, урбанизации, нет объективной экономической ситуации, — бессмысленно.

Если жители малонаселенных пунктов хотят получать новые возможности для самореализации, нуждаются в получении услуг достойного качества — мы должны помочь им в этом путем предоставления таких возможностей на территориях, которые сегодня развиваются и имеют перспективы. Безусловно, инициатива должна идти от самих граждан, навязывать людям идею переселения мы не вправе, каждый должен сам принять для себя определенное решение. В этом вопросе, как и в любом другом, важно быть честными и не строить иллюзий относительно того, что появятся новые предприятия, рабочие места в деревнях, откуда давно уехала молодежь, где нет ни детского сада, ни школы, где немногочисленное работоспособное население стремится переехать в административные центры муниципальных образований. Скорее всего, этого не произойдет, такова экономика. Так что решения надо принимать вместе, исходя в первую очередь из соображений повышения качества жизни людей.

Вы же, кроме всего прочего, обозначали какую-то серьезную цифру экономии бюджетных средств в случае реализации такой программы — порядка 1,5 млрд в год.

— Да, это только на северном завозе и на обеспечении этих сел. Это те цифры, что видны и лежат на поверхности. Реальная экономия там значительно больше. Только это не совсем экономия, это возможность перенаправить эти деньги на решение проблем и улучшение качества жизни крупных сел. 1,5 млрд в год — это большие деньги. Если мы направим их на строительство дорог, благоустройство и развитие предпринимательства в крупных селах, то, конечно, для нас это достаточно серьезный ресурс и это точки роста.

А ту же самую Индигу вам нужно будет как-то укрупнять, если она будет опорным пунктом проекта? Там же около 700 человек проживает? Там будет достаточно трудовых ресурсов?

— Не вполне, но это тоже одно из ключевых конкурентных преимуществ Индиги. То, что жители Индиги и близлежащих поселений найдут себе там применение, это 100%, но при этом надо понимать, что рабочая сила на Крайнем Севере крайне дорогая. И это проблема, которая перед нами стоит остро, мы не всех наших людей можем устроить на работу в нефтяные компании. Проблема социальная, и меня, как губернатора, она очень сильно волнует. Как экономист, я понимаю тот бизнес, который не очень охотно берет их на работу. Нужно понимать, что в этом варианте издержки на каждый проект у них растут кратно, поскольку уровень зарплаты местных жителей и всех отчислений, всех необходимых льгот, которые им полагаются как проживающим на Крайнем Севере значительно выше, кратно выше, чем по стране. Поэтому, если конкретно в Индиге живет 600 человек, 1 тыс. человек, 3 тыс. человек, нам их значительно проще интегрировать внутрь этого проекта, чем если бы там стоял двадцатитысячный город.

То есть частично сотрудников будут завозить вахтами?

— В целом все проекты, реализуемые на Крайнем Севере, частично состоят из вахтовиков. Это может нравиться, может не нравиться, но это абсолютно обоснованная, естественная экономическая ситуация. Точно так же, как сегодня на буровые в тундру все нефтяные компании частично завозят вахтовиков из другой части России, потому что даже при очень приличных зарплатах это в 3 раза дешевле, чем взять местное население. Мы, конечно, с ними активно работаем и просим, и у нас есть закон о квотировании рабочей силы, так что какую-то часть жителей НАО мы устраиваем. Но это в большей степени часть социальной нагрузки компаний, которую они на себя берут. Если их обязать в приказном порядке брать на работу всю местную рабочую силу, то, я боюсь, никакой проект здесь не будет реализуем. Все крупные проекты на Крайнем Севере будут реализовываться частично вахтовым методом, нравится нам это или нет.

Внутренние ограничения

Что еще есть в планах, кроме Индиги?

— Есть еще несколько идей интересных. Одна из них — развитие Амдермы и проекта по добыче угля, есть идея посмотреть с точки зрения возрождения добычи флюорита, в меньшей степени, но тем не менее. Так что Амдерма становится второй опорной точкой, которая, по всей видимости, в ближайшие годы имеет серьезные перспективы роста и развития. В 2019 году мы начинаем реконструировать аэропорт в Амдерме. Кроме того, аэропорт в Нарьян-Маре начинаем реконструировать со следующего года. На несколько лет нам порядка 2,5 млрд на эти мероприятия необходимо. Реконструкция двух аэропортов даст нам хорошую инфраструктуру с точки зрения развития региональной авиации. Развитие же региональной авиации тоже может быть хорошим экономическим драйвером. Мы думаем в этом направлении и ищем варианты, потому что мы понимаем, что сейчас на Севере, в Арктике, этот сегмент абсолютно не занят и точно очень сильно востребован.

А когда у вас появится дорога, полноценная, не зимник? Ведь сейчас с апреля по декабрь до вас можно добраться только самолетом, а зимой — по зимнику? Там же осталось построить около 80 км?

— Сейчас, после сдачи участка, даже меньше, порядка 70 км, но понятно, что строительство в тундре с учетом отсутствия всех инертных материалов — это довольно долгий и непростой процесс. Здесь нас тоже поддержало правительство, выделив более миллиарда на строительство. Мы сейчас идем в графике и благодаря выделению дополнительных средств строим теперь с двух сторон. Раньше мы строили только со стороны Республики Коми, а сейчас начали строительство и с нашей стороны. Это, конечно, увеличивает темпы, так что мы планируем запустить дорогу в конце 2022 года. И тогда мы будем доступны для автомобильного сообщения круглый год.

У вас же около 44 тыс. жителей?

— Да, 44 тыс., а Нарьян-Мар – 22 тыс. Но на большой территории — почти 177 тыс. км2.

Есть какие-то факторы, кроме транспортной недоступности и климата, которые тормозят развитие? Какие-то локальные, специфические факторы?

— Помимо упомянутой транспортной доступности и климата, это малое количество жителей, "разбросанных" по большой территории. Фактически это отсутствие внутреннего рынка. Кроме того, малое количество жителей порождает отсутствие внутренней конкуренции. Отсутствие внутренней конкуренции порождает малую востребованность услуг, которые здесь могли бы оказываться. Труднодоступность населенных пунктов делает невозможным выстраивание логистических цепочек поставки товаров. Даже молоко и мясо очень приличного качества, которые производятся в селах, не всегда могут быть доставлены в Нарьян-Мар. Вот такие внутренние локальные ограничения, и их довольно много. Труднодоступность, сильная удаленность, климатические условия, в которых, конечно, многое не работает. Высокая стоимость рабочей силы и, как следствие, большое количество социальных обязательств, которые любой работодатель, в том числе частный, обязан выполнять перед своими сотрудниками. Отсутствие транспортной доступности на вывоз товаров отсюда, соответственно, ограничения по строительству любого производства здесь. И, конечно, за счет отсутствия как такового внутреннего рынка отсутствие возможности развивать какие-то локальные и менее масштабные проекты внутри региона.

То есть пока только крупные инфраструктурные проекты?

— Пока что это только крупная добыча, которая может не зависеть от наличия транспортной инфраструктуры, а зависит от трубной инфраструктуры или вывозится через Варандей. Но я думаю, что в перспективе 5-6 лет это все сильно изменится.

У вас есть отток населения?

— У нас достаточно стабильная ситуация, есть даже небольшой прирост населения. Видимо, те, кто в свое время хотел отсюда уехать, — они уехали. А сейчас довольно стабильно, потому что обеспеченность на жителя по сравнению с другими регионами России достаточно приличная.

У вас же первое место по ВРП на душу населения не только по Северо-Западу, но и по России?

— Да, это так. И это является стимулирующим фактором. Поэтому те, кто имеет здесь работу и возможность собственной реализации, конечно, здесь остаются. Вообще, на самом деле несмотря на то, что всех пугают, что здесь все очень плохо, с точки зрения комфортности жизни, даже климата, если привыкнуть к полярной ночи и к полярному дню, здесь очень хорошо.

А есть те, кто приезжает сюда и пытается здесь остаться и работать?

— Я. Я приехал и работаю.

Об этом позже. Те, кто вахтами приезжает, остаются потом?

— Мне кажется, здесь все население, если не брать коренное население — ненцев, в свое время приехало сюда вахтой работать и осталось. Все местные здесь стали местными в лучшем случае 60-70 лет назад. А до этого никого здесь, кроме ненцев, не было, и надо в этом честно признаться. Потому что все когда-то сюда приехали, им понравилось, и они остались здесь жить. Север на самом деле затягивает, в Севере есть какое-то очарование. Я пока не могу передать, в чем оно именно, но я, как человек, всю жизнь проживший в Москве, могу вам со всей ответственностью сказать, что сюда тянет.

Не навредить

А у вас была какая-то связь с Крайним Севером до того, как вы приехали сюда работать?

— Почти никакой не было, кроме того, что я в министерстве отвечал за развитие Арктики.

Все-таки была...

— Ну, такая, очень теоретическая. А так я никогда не был связан с Севером и даже никогда бы не подумал, что окажусь здесь.

У вас, коренного москвича, не было такого — "ужас, Крайний Север"?

— Нет, по большому счету сегодня жизнь такова, что жить здесь или жить в Иванове, в Липецке — никакой разницы нет. Может быть, 60 лет назад, когда здесь были бараки, все отапливалось углем и туалеты на улице — да, был бы ужас. Кстати, к сожалению, это наследие кое-где до сих пор есть, и оно нам досталось, мы усиленно этим занимаемся, но тем не менее сегодня здесь такие же условия, как везде. По большому счету качество жизни здесь немногим отличается от других городов. А вот с точки зрения природы, воды, воздуха, мне кажется, здесь намного лучше, чем в иных регионах России. Поэтому я, если честно, считаю, что мне повезло. Одновременно, если брать связь с Москвой (а я все равно же ее не теряю), у меня родители живут там, друзья в большинстве своем — так здесь 2 часа на самолете, нет разницы во времени, на самом деле это комфортно.

А родители как восприняли?

— Вот они сильно удивились. Особенно, конечно, мама. Она не подозревала, что такое может произойти в моей жизни. Особенно удивило место, куда меня направили.

Пережили?

— Конечно, 1,5 года почти прошло, все привыкли, все в порядке.

Система выборов. Вас утверждает парламент. Вам не хотелось прямых выборов?

— Есть закон, он определил эту форму. Я бы чувствовал себя более комфортно, если бы пошел на прямые выборы. Искренне об этом говорю, мне было бы это интереснее, и мне для себя где-то внутри было бы спокойнее, если бы я понимал, какой процент людей разделяет те идеи, которые я предлагаю. Более того, я был в ситуации, когда я год почти отработал уже до выборов, и я бы понимал, что это в некоторой степени определенная промежуточная оценка моих действий. Поэтому я с большим удовольствием участвовал бы в прямых выборах. Но есть те правила, которые есть, и мы по ним живем.

Губернатор — лоббист?

— 100%. Это основная деятельность губернатора.

Много времени проводите в Москве?

— Процентов тридцать времени провожу в Москве. На самом деле этого даже мало. Скажу честно, что сегодня при формировании федеральной поддержки по национальным проектам надо проводить в Москве больше времени, но, к сожалению, я не могу позволить себе больше, потому что здесь тоже постоянно возникают вопросы, требующие персонального участия. Но 100% губернатор — лоббист, и его основная работа — быть лоббистом региона в центральных органах власти. Губернатор — это и лоббист, и промоутер своего региона, если так можно выразиться. Очень важно, чтобы твой регион был всегда на слуху.

Хорошо, как этого достичь? Когда общаешься отдельно с руководителем субъекта, понимаешь, что есть на Марсе жизнь, все двигается, запускаются проекты, одно, второе, третье. И прикладываются серьезные усилия для развития территории. Но, когда смотришь на ситуацию сверху, когда накапливается несколько субъектов, пусть даже в рамках СЗФО, видно, что во многих регионах (вас, как очень специфический регион, это касается в меньшей степени) очень часто делается одно и то же, развиваются одни и те же направления. А поскольку рынок сбыта все-таки один, и федеральный ресурс сокращается и конечен, и количество инвесторов, средних, сокращается, то все губернаторы, по сути дела, между собой конкурируют. За одних и тех же инвесторов, одни и те же рынки сбыта, одни и те же федеральные деньги. Чем берете? И чем вообще в такой ситуации брать?

— Вы говорите абсолютно правильные вещи. Когда я еще работал в министерстве экономического развития, мой коллега сказал правильную вещь: есть президент, и есть его команда. Вот губернаторы — часть этой команды. И просто по определению вратарь не может соперничать с защитником. Потому что у каждого своя роль, и эту роль он должен выполнять. Мы много это обсуждали, я-то как раз этим и занимался основную часть своей работы — региональной политикой и выстраиванием этих взаимоотношений. Мы прорабатывали и основу региональной политики, и стратегию пространственного развития, сейчас она в финальной стадии, насколько я знаю. По большей части это делалось уже без меня, конечно, но изначальной идеей как раз было ровно то, о чем вы говорите, это было заложено в идеологии этих документов.

Каждый регион должен знать свой маневр и должен четко понимать свои конкурентные преимущества. И по большому счету такая мягкая экономическая специализация каждого региона должна присутствовать. На самом деле федеральный центр должен взять на себя роль регулирующего органа, который определит один раз, кто и что делает для того, чтобы мы не конкурировали друг с другом, а дополняли друг друга.

Если брать Арктическую зону, то в свое время идея опорных зон родилась не на пустом месте. Она родилась ровно из того, о чем вы говорите. Когда мы проанализировали экономику всех арктических субъектов, то выяснили, что она у всех одинаковая. Конкурентные преимущества у всех арктических регионов, по сути, одни и те же. И если их пускать в открытую рыночную среду и в прямую конкуренцию друг с другом, то выживут единицы, а остальные просто не смогут себя найти в этих производственных цепочках, здесь должно быть четкое понимание этой ситуации.

И второе — должна быть четкая увязка интересов и планов государства и бизнеса. Надо спрашивать, какие реально крупные проекты сегодня интересуют бизнес, какие проекты им в регионах нужны, что они готовы реализовывать, и соответствующим образом подстраивать государственную инфраструктуру под реализацию этих проектов, сочетая социальную составляющую и экономическую.

Отсюда и родилась идея опорных зон, которую, как мне кажется, никто до сих пор не смог для себя принять, это должен быть какой-то новый инструмент развития, связанный с какими-то льготами и налогами, хотя это была всего лишь идея такого планового развития территорий, в хорошем смысле планового. У нас слово "плановое" после Советского Союза получило какой-то ругательный оттенок, все пугаются, но без планирования развития территории в таком огромном государстве, как Россия, невозможно сделать ничего толкового никогда в жизни. Рынок не отрегулирует территорию Российской Федерации. Она настолько разная, что у нас невозможно с едиными клише и тем более с рыночными механизмами подходить к развитию всех территорий.

Вот я ответственно могу заявить, что на территории Ненецкого автономного округа большинство рыночных механизмов не работает. Нет конкуренции, невозможно развивать такую территорию или даже поддерживать достойную жизнь людей, если государство не будет серьезно участвовать в этом процессе. И таких территорий в России, к сожалению, не одна и не две. И это невозможно сравнивать с развитием Московской области, Ленинградской или даже Вологодской. Именно поэтому осознанное планирование развития территории, увязки интересов бизнеса и государства должны быть непременно. В данном случае государство берет на себя задачу по снижению издержек бизнеса для того, чтобы у бизнеса была возможность для большого инвестирования. Далее, в том числе и за счет этого, совместными усилиями можно решать социальные проблемы. Бизнес не должен их решать, и государство в хорошем смысле вполне может его правильно направлять. Это общая проблема страны, которую надо решать, и кто-то должен координировать территории, потому что иначе это приведет к серьезным экономическим последствиям.

Сейчас же появятся макрорегионы? Может быть, они об этом?

— Макрорегион — это правильная вещь, одна из тех, о которых я говорю. Макрорегион — это экономически связанные между собой территории. Но нужен координатор развития этих территорий. Потому что если просто обозначить границы макрорегиона и забыть, то это бессмысленно. Макрорегион — чисто экономический термин, не имеющий никакого отношения к административным границам, это просто надо понять. Это экономическая география, выстроенная по законам экономики. Но дело в том, что определить эти макрорегионы — первый шаг. Второй шаг — понять, как внутри этих макрорегионов начнет развиваться экономика. И связать промышленность и экономику друг с другом таким правильным образом, чтобы регионы перестали конкурировать друг с другом внутри этих макрорегионов, а дополняли друг друга и развивались. Просто в противном случае произойдет очень нехорошая вещь — у нас часть территорий России просто маргинализируется и будет потихоньку вымирать. А крупные города, как основные драйверы роста, будут развиваться.

Согласен с тем, что развитие крупных центров — идея, несомненно, благая и правильная. Но при ее реализации важно соблюсти некий баланс и, что называется, не навредить другим территориям страны. Принцип выравнивания условий жизни, условий осуществления деятельности в России с ее огромной территорией, на мой взгляд, должен присутствовать. Полагаю, что, идя по пути большей поддержки крупных экономических центров, которые дают большую маржинальность, большую отдачу на капитал, мы должны рассмотреть возможность хотя бы эту дополнительную стоимость, которую мы там получаем, очень четко, по правилам, распределить по другим территориям, которые не могут в силу разных обстоятельств генерировать прибыль в таких же объемах, как вышеупомянутые центры с участием государства.

Как вы дальше видите развитие карьеры? Вы один из самых молодых губернаторов, поэтому впереди должна быть какая-то карьера.

— Мне кажется, я уже далеко не самый молодой губернатор. Я никогда не загадываю, как будет развиваться карьера, в большей степени иду от тех задач, которые ставятся. Так и буду продолжать.

То есть вы в большей степени менеджер, а не политик.

— Я, знаете, такой менеджер, перерождающийся в политика.

Как вы назвали своего оленя, подаренного вам общиной оленеводов Ямб То? У него появилось имя или он так и живет безымянным?

— Просто Олень с большой буквы О. Была идея даже провести конкурс на выбор имени для него, но пока он так и остается безымянным Оленем. Вы можете придумать ему имя.