Недозамещение. К чему привела политика замещения импорта

Молоко является лидером среди импортозамещающих пищевых продуктов
Автор фото: Коньков Сергей
Молоко является лидером среди импортозамещающих пищевых продуктов
Автор фото: Коньков Сергей

 

Росстат обнародовал свежую статистику по импортозамещению в России. Данные лаконичны, но любопытны, особенно сегодня, когда сам этот термин все реже встречается в риторике официальных лиц, но продолжает влиять на развитие российской экономики и вызывать неоднозначную реакцию у экспертов.
Вспомните: в 2014–м об импортозамещении говорили повсеместно. Политики видели в нем средство защиты геополитических интересов России, предприниматели — новые возможности для развития. Росстат 3 года назад начал регулярно публиковать подборку данных под общим заголовком "Показатели, характеризующие импортозамещение в России".
Свежие цифры, отражающие динамику за 2018 год (по состоянию на ноябрь), появились в начале января. Фактически они содержат информацию лишь по поводу структуры импорта, производства пищевых продуктов и сельскохозяйственной продукции. В свое время это спровоцировало иронию со стороны бывшего главы Центробанка Сергея Алексашенко, который заметил, что "больше, видимо, гордиться нечем". Проблема в том, что даже не все положительные показатели можно назвать поводом для гордости. Это легко проиллюстрировать на конкретных примерах.
Например, производство говядины в 2018 году показало уверенный рост на 13–17%. Но если в случае с замороженным мясом это вполне честный показатель (59,8 тыс. т за неполный 2018–й против 56,5 тыс. т в 2017–м и 43,2 тыс. т в 2014–м), то вот категория "Парное, остывшее и охлажденное" все еще пытается вернуться к показателям аж 2010 года — тогда производилось 220 тыс. т, а в 2018–м — только 207 тыс. т.
Похожая история с сырами, ставшими своеобразным символом российского продуктового эмбарго. 434 тыс. т, произведенные в 2018 году, — это на 2,8% больше, чем в прошлом. Но в то же время почти равно среднему показателю за 2010–2013 годы. Положительная динамика наблюдалась до 2016–го, когда российские сыровары выдали на–гора 605 тыс. т продукта. Но затем, видимо, энтузиазм схлынул, и рынок жесткой рукой вернул все на свои места.
Хуже всего дела обстоят с категорией "Филе рыбное, мясо рыбы прочее (включая фарш)". К ноябрю 2018–го его произвели 15,8 тыс. т, что на 12,8% меньше, чем за тот же период 2017–го. И это самый плохой показатель с 2011 года (тогда было 16,1 тыс. т). Стабильно и без обмана растет разве что производство свинины (около 12,5%), сливок (плюс 12,8%) и творога (2,4%).

Забугорные технологии

Экономисты признают, что с точки зрения обеспечения обороноспособности и "выживаемости" страны основные направления импортозамещения выбраны верно: сельское хозяйство и тяжелая промышленность с радиоэлектроникой, без которой немыслим ВПК. Вот только показателей, относящихся к IT или машиностроению, в "импортозамещающем" разделе сайта Росстата за 3 года его существования так и не появилось.
Между тем почти половина всего российского импорта приходится именно на категорию "Машины, оборудование и транспортные средства", в которую попадают практически все высокотехнологичные товары, включая программное обеспечение. И здесь, в отличие от сельского хозяйства, похвастаться чем–то трудно.
Планы по развитию и внедрению отечественного софта правительство продолжает генерировать с завидной регулярностью. Буквально на днях был обнародован очередной проект "Стратегии развития отрасли информационных технологий в РФ на 2019–2025 годы", рисующий поистине радужные перспективы. Но в реальности те, у кого есть выбор, стабильно предпочитают западные IT–продукты. Производство сложной техники также все еще слишком зависит от заграничных компонентов. Наивно, правда, было бы полагать, что за пару–тройку лет можно перестроить такую сложную отрасль.
Впрочем, не стоит приписывать российским властям нелепое и утопическое желание полностью "отключить" страну от мирового рынка. Изначально речь шла о том, чтобы не только удовлетворить потребности внутреннего потребления, но и сделать российскую продукцию конкурентоспособной для внешних партнеров. А потому показатели экспорта, по идее, должны тоже сообщать об успехах стратегии импортозамещения немало. Увы, изучать их откровенно скучно. По состоянию на октябрь 2018 года 64,4% российского экспорта по–прежнему составляли топливно–энергетические товары (больше половины из них — сырая нефть, газовый конденсат и природный газ). У категорий "Продовольственные товары и сельхозсырье" и "Машины, оборудование и транспортные средства" показатели довольно близкие: 5,5% и 5,9% соответственно. Как говорится, есть куда расти.
Большинство экономистов на данный момент исходят из того, что каждая страна должна производить то, в чем у нее есть сравнительные преимущества. Такой подход предполагает, что страна должна быть довольно сильно интегрирована в мировой рынок. Но важно не просто интегрироваться, а интегрироваться в так называемые "цепочки добавленной стоимости" на более высокой ступени, чтобы получать больше выгод от торговли. То есть, условно говоря, лучше продавать продукты нефтепереработки, чем просто нефть, лучше изготавливать и продавать ключевые детали каких–то товаров, чем сырье для их производства. Основная проблема с тем, как реализуется программа импортозамещения в России, на мой взгляд, состоит в том, что меньше внимания уделяется улучшению делового климата в этих отраслях, а больше — распределению государственных субсидий на производство. А их, как правило, получает не самый достойный (с точки зрения перспектив рыночного развития) участник отрасли, а самый умелый в смысле бюрократической работы. Не всегда это один и тот же участник рынка.
Юлия Вымятнина
декан факультета экономики Европейского университета в Петербурге