Среди множества историй про коллективизацию — историческими анекдотами их называть, конечно, неуместно — есть и такая, самая, на мой взгляд, характерная. В начале 1950–х маршал Иосип Броз Тито решил устроить у себя в Югославии колхозы. Дело непростое, а спросить не у кого. Обратиться за консультацией в Москву белградский поглавник не мог: отношения с СССР у СФРЮ в то время были хуже некуда, и советские газеты называли Тито не иначе как "кровавой собакой". Поэтому Тито решил посоветоваться с Уинстоном Черчиллем, который, в свою очередь, не раз обсуждал со Сталиным события, вошедшие в историю СССР под именем "великого перелома".
"Мой друг Иосиф Сталин, — отвечал британский премьер югославскому маршалу, — рассказывал мне, что война, которую он вел с собственными крестьянами, была для него намного тяжелее и опаснее войны с Гитлером".
Впечатленный такой рекомендацией, хозяин Югославии решил отказаться от коллективизации. Да и вообще в странах так называемой народной демократии колхозов по сталинскому образцу не пробовал устраивать никто. Коллективизация осталась российским know–how. Точнее, сталинским.
Где у Маркса сказано?
Дело в том, что основоположники коммунистической теории ничего о колхозах не говорили. Маркс смутно рассуждал о возможных преимуществах ассоциаций мелких производителей, а Энгельс предлагал экспроприировать крупные латифундии, предупреждая, что "нельзя и думать о том, чтобы насильственно экспроприировать мелких крестьян!". На вопрос же о том, кто будет работать в латифундиях, Энгельс отвечал, что этим должен заниматься сельскохозяйственный пролетариат — городская молодежь, отбывающая повинность работы на земле. Ну, в СССР так тоже делали — когда отправляли студентов "на картошку". Но это, согласитесь, совсем не колхоз.
Читайте также:
Кризис
Микроюбилей: 5 лет предновогодней девальвации
Так и Ленин не обещал народу колхозы. Напротив, именно безоговорочная позиция большевиков "земля — крестьянам!" помогла им выиграть Гражданскую войну. После этой войны земля действительно была поделена, причем поровну и самими крестьянами.
Так что коллективизация была сталинским изобретением. Конечно, свои рассуждения товарищ Сталин ловко подпирал ссылками на Ленина и Маркса. Но участники конференции аграрников–марксистов 90 лет назад, 27 декабря 1929 года, слушавшие сталинскую речь "К вопросам аграрной политики в СССР", сами вдоль и поперек читали Маркса, а уж с Лениным многие и вовсе были знакомы лично. И все понимали: слова вождя "о природе колхозов" с классическим марксизмом не имеют ничего общего. Но слушали внимательно. Потому что товарищ Сталин предлагал обсудить: а что, собственно, крестьяне (80% населения страны в то время), получили в результате революции?
Искромсанные "ножницами цен"
А ничего особенного не получили. И, как персонаж шолоховской "Поднятой целины" Павел Любишкин, бедняк–большевик, не видели разницы между старыми и новыми порядками: "Плати налоги, живи как знаешь. Ну, завоевали, а потом что? Опять за старое, ходи за плугом, у кого есть что в плуг запрягать. А у кого нечего?.."
Так и было, согласятся статистики. Как писал российский экономист Сергей Журавлев, "…в 1928 году и объемы производства национального дохода, и его структура были примерно такими же, как и в 1913–м… Одновременно обозначилась и другая проблема — нехватка хлеба в городах… Государство мало что могло предложить производителям зерна, и они отказывались продавать его, поскольку не могли реализовать вырученные деньги".
Продавать хлеб крестьяне не хотели, потому что года за два до начала коллективизации большевики попробовали провернуть экономическую операцию, названную "ножницами цен". Хлеб покупаем у деревни по низкой твердой цене, продаем товары с государственных фабрик по цене высокой. Куда крестьянину податься? Свободного рынка нет, пусть платит. Крестьянин вздохнул и… начал сокращать посевы. Себя прокормлю, а вы в городе как хотите.
Что может произойти, когда в городах нет хлеба, а в деревнях нет товаров, аграрники–марксисты прекрасно знали: все были свидетелями, как именно такое сочетание социальных факторов и снесло императорский трон в феврале 1917–го. Крестьянские дочери стояли в очередях за хлебом в Петрограде, когда их отцы не отдавали хлеб по "твердой" цене. А крестьянские парни в солдатских шинелях отказались стрелять и в тех, и в других.
Подавим — не впервой
Сталин предлагал свой план выхода из положения. Назовем кулаками и отдадим на растерзание своим же соседям половину деревни. Поделив имущество кулаков, бедняки скажут советской власти спасибо. А дальше возьмемся уже за бедняков. Пусть отрабатывают обязательные госпоставки, норму трудодней и платят налоги деньгами. Кто не захочет, пусть идет в город, его будет ждать место у конвейера. И, как ни крути, гораздо более комфортный быт, чем в деревне. Откуда возьмутся деньги на конвейеры? Из тех же денег, которые мы соберем с колхозников… А там, глядишь, понаделаем тракторов и обойдемся без крестьян вообще. Как советовал Энгельс, посадим на трактора городских парней, и пусть работают…
А если деревня оголодает, возражали товарищу Сталину. Все это сделать можно, но производство зерна упадет наверняка — первое время некому будет пахать и сеять. Пусть голодает, шевелил усами вождь, главное — удержать в повиновении города. А восстания в деревне — давили их в Гражданскую войну, подавим и сейчас. Не в первый раз.
Собственно, сталинская экономическая модель проработала 60 лет, пока… сочетание дефицита продуктов в городах и дефицита вещей в колхозах не опрокинуло и советскую власть. Некоторые у нас и сегодня помнят уроки истории, только вместо условного города у них конкретная Москва, а вместо сталинского колхоза — вся остальная страна.
