Современное искусство продлевает 1990–е, которые в последнее время как только не бранили. На волне неоконсервативных настроений их чуть было не похоронили заживо. Всем ведь так хотелось порядка и стабильности. Но кто сегодня готов вернуться к тем порядкам, от которых 1990–е не оставили камня на камне? Например, получать от государства разрешение на выезд из страны, чтобы съездить на курорт в Болгарию?
Клеймить ельцинское время — как в YouTube лайки собирать. Художникам же оно особенно дорого, поскольку именно тогда у нас завелся заморский зверь contemporary art. Он начинался в независимых галереях, с проектов, поддержанных Фондом Сороса, и с маленьких революций в больших музеях, где организовывались отделы новейших течений. Все было чем случайнее, тем вернее. Ни тебе цензуры, ни худсоветов. Ты мог быть сам себе художник, куратор, арт–критик и галерист. Россия тогда была поистине страной возможностей. Возможным казалось всё.
По нынешним временам подобное немыслимо, и нужно сказать, что восторжествовавшие за последние годы регламентированность и отчетность привили многим ностальгию по 1990–м. Флешмобы и мемуарные посты в "Фейсбуке" об этом времени множатся с каждым годом. Кураторы и художники начали воспевать уходящую эпоху лет пять назад. Сначала в московском фонде "Екатерина" с успехом прошла большая двухчастная выставка "Реконструкция". Первая часть была про то, как позднесоветский нонконформизм стал при Горбачеве и Ельцине искусством новой свободы. Вторая продолжала рассказ с 1995–го, представляя российский арт. В Екатеринбурге примерно тогда же открылся "Ельцин–Центр". Одним из первых его проектов была экспозиция про 1990–е. Речь на ней шла не только об искусстве, но без него, конечно, не обошлось. Пожалуй, это главная на настоящий момент попытка монументализировать эпоху воли, мнившейся и небывалой свободой, и полным беспределом.
Параллельно прошли ретроспективы ключевых групп и художников 1990–х. Те же "Новые Тупые" выставлялись за последнее время несколько раз. Например, не так давно они десантировались в Нью–Йорке, сделав большой проект в Mishkin Gallery. Галереи, стоявшие у истоков российского contemporary art, отметили юбилеи обзорными каталогами, подводя предварительные итоги. В главных музеях страны собрались неплохие коллекции постсоветского искусства. Буквально на днях Марат Гельман открыл на Крымском Валу выставку работ из своего собрания, переданных в дар Третьяковке.
Первую пробу в жанре блокбастера сделал Музей искусства Санкт–Петербурга (МИСП), где сейчас показывают "Лихие 90–е". МИСП открылся несколько лет назад и постепенно занял свое место на петербургской арт–сцене как площадка позднемодернистского искусства. Его кураторы как будто бы не гнались за модой, пока неожиданно для многих в прошлом году они не предстали в совсем другом качестве, выпустив несколько хитов ныне знаменитой группы SHORTPARIS.
"Лихие 90–е" — коктейль или гремучая смесь из всего, что можно было обнаружить в ареале contemporary art на протяжении первого десятилетия его существования в России. Здесь есть и работы звезд нынешнего истеблишмента: "живые скульптуры" Владислава Мамышева–Монро, "мазафака" Сергея Бугаева (Африки), текстили Тимура Новикова. По соседству с ними выставлены классики высокого модернизма Марина Спивак, Михаил Гавричков и Наталья Нестерова. Открывается же экспозиция работами художников поколения "оттепели", которые пережили 1990–е на свой лад. Мастер "сурового стиля" Гелий Коржев, рассказывавший без прикрас о Второй мировой и послевоенной жизни, в ельцинское время создал новый бестиарий. Несколько монстров из этой серии свидетельствуют о цивилизационном сломе, пришедшемся на рубеж 1980–1990–х, столь же явственно, как гротески Остапа Драгомощенко. В жанровом отношении "Лихие 90–е" тоже разнообразны. На четырех этажах выставлены живопись, графика, скульптуры, объекты, видео и не только. Подзаголовок у этой выставки однозначный: "Свобода без границ".
Ельцинское время не списать со счетов. То есть можно, конечно, представить, как мы породнились с Северной Кореей и делегаты Союза художников во главе с Александром Шиловым и Никасом Сафроновым взялись прославлять идеи чучхе. Но, к счастью, у нас все так поменялось, что подобная фантазия вдохновила бы разве что доморощенного Мишеля Уэльбека из Конотопа. Вместо того чтобы упражняться в альтернативной истории, лучше соотнести наши страсти по 1990–м с тем, как это десятилетие видится за пределами России. А видится оно настолько по–другому, что кажется, будто мы живем в другой галактике. Выставка про 1990–е не так давно прошла в Центре Помпиду, открывшемся в городе Метц, что на границе Франции и Германии. Это был один из первых проектов центра. В сердце Европы ни Ельцин, ни Кулик с Бренером, ни наша ностальгия по былой вольнице никому не интересны. Это десятилетие связано совсем с другими сюжетами: с апофеозом постмодернистского скепсиса, с индустриализацией культуры, с кризисом институций, со ставкой на индивидуальные художественные стратегии и становлением медийного искусства. Это эпоха Доминика Гонзалеса–Ферстера, Пола Маккартни, Стуртевант, группы General Idea и восходящих звезд Филиппа Паррено, Вольфганга Тильманса и Пьера Уига. Совсем не наша чашка чая.
Станислав Савицкий, арт–критик
