Непростительное и бесстыдное: что снесли при Собянине и Беглове

На обоих чиновников градозащитники возлагали большие надежды (особенно на московского, поскольку правление Юрия Лужкова было для любителей наследия довольно трагичным). На практике же оказалось, что градозащитную ситуацию определяют более глобальные процессы, чем смена начальников.

Под звёздами Кремля

"То, что происходило с Москвой в лужковские времена, — это непростительно. Сносили даже XVII век", — вспомнил в разговоре с корреспондентом "ДП" член экспертного совета фонда "Внимание" Алексей Крапухин. При этом, по мнению активиста, нынешняя Москва "вышла уже на лужковские уровни сноса; по 20 исторических домов в год сносится в Москве, это очень много"

Градозащитник отмечает, что масштаб проблемы в нынешней столице больше, чем в колыбели трёх революций. Если снос в 2012 году дома Рогова вызвал огромный скандал, то в Первопрестольной таких сносов происходит "по нескольку в год". Он отметил, что, как и в Петербурге, в Москве сложно добиться присвоения зданию статуса памятника. Но в столице при этом используется балльная система: чтобы дом стал памятником, он должен набрать определённое число баллов, причём больше всего их присваивают за возраст. Отчего застройку XX века сохранять сложнее.

В Мосгорнаследии сообщили "ДП", что за 10 лет в столице было отреставрировано 1,5 тыс. объектов культурного наследия (притом что всего в Москве более 8 тыс. памятников). Если в 2011 году завершили реставрацию только 45 объектов, то с 2017–го ежегодно их сдают более 200 штук. Причем каждый второй ремонтируют инвесторы. Их привлекают, в частности, программой льготной аренды "Рубль за метр", а также на торгах с обратными опционами (когда здание может быть изъято по условиям сделки, если оно плохо содержится). Cложные и требующие особого внимания случаи выносятся на заседания Научно–методического совета при Департаменте культурного наследия и Архитектурного совета. Мэрия готова делиться опытом со Смольным.

"Отличие градозащитной практики Москвы и Петербурга лежит в основе градостроительной ситуации между этими двумя городами", — прокомментировала "ДП" член президиума петербургского отделения ВООПИиК Анна Капитонова. В Москве сосредоточено намного больше капиталов, которые тратятся не в интересах наследия, и с ними сложнее бороться. Нужно больше мощи, больше рычагов влияния, чтобы на что–то повлиять под звёздами Кремля. Это осложняется тем, что в Москве нет сложившегося в архитектурном и стилевом единстве центра в том виде, как он сохранился в Петербурге. Старая Москва в советское время в значительной степени была утрачена.

"У нас в Петербурге, если сносят какой–то дом в центре, возникает ощущение, что вот, мы его утратим, и всё. И что–то порвётся, Петербург перестанет быть Петербургом. В Москве такого нет, что мы что–то разрушим и это нарушит канву Москвы, там это ощущается не так остро", — уверена градозащитница.

На это завязана и законодательная ситуация. Петербург — чуть ли не единственный населённый пункт России, где существует такой эффективный инструмент, как закон "О границах зон охраны". Они сплошь накрывают почти весь исторический город, являясь главной защитой старых зданий, которые не признаны памятниками. В Москве есть зоны вокруг отдельных памятников (всего их 554), которые в пределах Садового кольца расположены довольно плотно, но не покрывают всю территорию (за исключением зоны охраняемого культурного слоя). В итоге, по словам Капитоновой, московские градозащитники всякий раз вынуждены идти на ухищрения (например, при оценке новостроек анализировать, как они повлияют на панораму Кремля).

Вдобавок в Москве больше поток приезжих, которые не намерены надолго задерживаться в городе (а активисты апеллируют к людям, для которых важно сохранение города). В совокупности эти факторы позволяют реализовывать такие строительные проекты, которые в Петербурге немыслимы, и значительно осложняют работу столичных градозащитников.

У нас влиятельнее

"Москва более древний город", — отметил в комментарии "ДП" архитектор Филипп Никандров, который проектировал "Охта Центр" и в своей практике неоднократно сталкивался с негативной реакцией градозащитников. В связи с тем, что любое строительство в пределах Садового кольца и в его окрестностях связано с археологией, при рытье котлована высока вероятность наткнуться на культурный пласт Средневековья. Но в таких случаях в Москве "никто не кричит, что найдена “московская Троя” и что её надо сохранить, как “петербургскую Трою” (говоря словами градозащитников) на Охтинском мысу". Хотя в Москве среди находок встречаются "не деревяшки", а реальные каменные конструкции и артефакты.

Сама процедура в столице более–менее отработана. Археология там, как и в городах, построенных на фундаментах древнеримской цивилизации (Париж, Лондон, Вена), не преследует цель воссоздания чего–либо на останках фундаментов в виде "новодела" (такие практики запрещены Венецианской хартией 1964 года), а ставит исследовательскую цель и виртуальную реконструкцию утраченного памятника, например, в виде построения цифровой модели. Затем отчёт ложится в общую модель знания о городе. При этом исторический центр Москвы не является памятником ЮНЕСКО "с такими беспрецедентными и даже неадекватно бессовестными размерами", как Петербург (от Шлиссельбурга до Кронштадта).

В результате бурной градостроительной деятельности XX века в Москве было реализовано множество замечательных зданий и сооружений, считает Никандров, среди которых есть немало настоящих шедевров архитектуры, но от всего средневекового города осталось только три памятника ЮНЕСКО: это Кремль, Новодевичий монастырь и Коломенское. Правда, действующие регламенты в ПЗЗ и городское законодательство заставляют учитывать фактор памятников даже в том случае, если стройка ведётся за пределами исторического центра. Например, при строительстве высотных доминант потребуется проведение и согласование визуально–ландшафтного анализа. В Москве, конечно, легче согласовать небоскрёб, чем в Петербурге, но мест, где его можно построить, в генплане и в ПЗЗ Москвы просто не существует в принципе.

"Большая часть Москвы имеет ограничение высотности обычно от 65 до 80 метров", — поделился Никандров. "Как единый исторический ансамбль Москва не существует, есть лишь отдельные лакуны. Но чем масштабнее утрата исторического наследия, тем острее у москвичей ощущение ценности “недавних” архитектурных течений XX века: от модерна и конструктивизма до архитектуры зрелого социализма, среди которых тоже есть федеральные памятники и целые ансамбли, например ВДНХ", — полагает эксперт (ему довелось работать над концепцией реновации одного из павильонов).

"Градостроительная деятельность всегда оставляет после себя памятники своей эпохи, но только наши потомки смогут их разглядеть среди множества рядовых построек. Агрессивный исторический “консервационизм” градозащитников не может по–настоящему “защитить город”, функционирование которого связано с компромиссами между целями развития и сохранения своего наследия", — добавил он.

Градозащитное движение в Петербурге значительно влиятельнее, чем в Москве, считает гендиректор Knight Frank St Petersburg Николай Пашков. "У нас есть неодиночные случаи, когда под давлением общественности и градозащитников девелоперы были вынуждены изменять, отменять или переносить проекты, как, например, “Лахта Центр”, по некоторым объектам отзывались через суд уже выданные разрешения на строительство. В Москве я таких случаев не припомню, там с историческими объектами девелоперы зачастую не так осторожны", — сказал он "ДП".

По его мнению, в Москве для застройщиков ситуация комфортнее, потому что в Петербурге почти любой проект в историческом центре сопряжён с большими трудностями для застройщика, как с согласованиями, так и "с вытекающими столкновениями с общественностью и градозащитниками".

Впрочем, крупные застройщики, которые работают в обеих столицах, воздержались от сравнения московской и петербургской градозащиты.

"Слишком сложные вопросы задаёте, спросите лучше про ввод квадратных метров", — говорят они "ДП".