В конце прошлого года в клинике Санкт-Петербургского государственного педиатрического медицинского университета была проведена уникальная операция. Врачи исправили опасную патологию у ещё не родившегося ребёнка, обойдясь при этом без разрезов на теле матери. "ДП" встретился с участницей этого выдающегося события врачом-гинекологом Анной Тайц, чтобы поговорить о секретах современной хирургии, перспективах импортозамещения в сфере медицинской техники и о том, чем нынешние студенты-медики отличаются от прошлых поколений.
Анна Николаевна, для начала расскажите о самой операции. В чём она, собственно, состояла?
— Есть такая патология у новорождённых, которая называется spina bifida, или незаращение позвоночного канала. То есть не формируется специальный канал, в который укладывается спинной мозг. К сожалению, раньше эта патология выявлялась только тогда, когда ребёночек уже рождался и мы могли это увидеть. Сейчас, с развитием технологий, мы можем видеть это гораздо раньше. Чаще всего патология выявляется, когда ребёночку 17–20 недель. Наблюдая за такими детишками, мы видим следующее: если дефект закрыть, когда он ещё маленький, сформировать канал для спинного мозга, то мы не потеряем функции тазовых органов. Будут двигаться ножки, нормально опорожняться мочевой пузырь. Если это мальчик, то не возникнет эректильной дисфункции. Уже давно был поставлен вопрос, можно ли всё сделать заранее, когда ребенок ещё внутри матери. Стали делать операции, но при помощи разрезов. То есть разрезали сначала живот, потом матку, частично вынимали ребёнка, укладывали спинной мозг и потом всё зашивали. Следующим этапом стала фетоскопия, когда матка не разрезается, а туда вводятся инструменты и всё делается внутри. Но при этом всё–таки разрезался живот, чтобы добраться до матки. Однако есть мировой опыт, что можно всё сделать вообще без разрезов. Оценив наши возможности, мы и провели такую операцию впервые в России.
А ребёнок уже появился на свет?
— Роды произошли раньше, чем планировалось. Так что — да, он уже появился на свет, и, к нашей большой радости, мы увидели, что у малыша всё хорошо. И у мамы всё в порядке, она родила через естественные пути, не пришлось делать кесарево сечение.
Это была самая сложная операция в вашей практике?
— Каждая операция по–своему сложная и по–своему уникальная. Потому что каждый человек уникален. Здесь главная сложность заключалась в том, что ответственность очень высока. Так как всё делалось впервые, то не было каких–то наработанных навыков. Мы работали очень аккуратно, так что операция длилась довольно долго. Сейчас мы уже понимаем, что могли бы сэкономить время на некоторых этапах. Но именно так и идёт наработка опыта.
Уникальность заключалась ещё и в том, что была очень правильно подобрана хирургическая бригада. Впервые в бригаду акушеров были приглашены гинекологи, оперирующие лапароскопически. Но всё происходило, разумеется, под контролем акушеров. Также участвовали хирург–неонатолог и анестезиологи, которые позволили нам удачно провести такую длительную операцию. Всего участвовали больше десятка человек. В стенах нашего университета это было довольно просто, потому что у нас работают специалисты самых разных направлений и можно легко собрать квалифицированную междисциплинарную бригаду. А вот когда какая–нибудь клиника специализируется только по болям в спине, то это, мне кажется, не очень правильно.
А у людей ведь бывает обратное представление — что надо обращаться в как можно более узкоспециализированное место. Потому что уж там точно разберутся. А в широкопрофильных клиниках, дескать, подход слишком общий.
— Бывает такое. Но тут надо понимать, что даже самая простая операция может подразумевать вовлечение других областей. Так что если клиника может делать только операции на матке, к примеру, то ей придётся вести очень тщательный отбор пациентов. А мы можем себе позволить брать сколько угодно сложные случаи. В том числе связанные с вовлечением соседних органов. Мы всегда можем собрать команду специалистов из любых областей. И обеспечить комплексный подход.
Сейчас все жалуются на проблемы с поставками и ремонтом импортной техники. Для вас, как для высокотехнологичной клиники, это ведь тоже важный вопрос. С какими–то сложностями пришлось столкнуться?
— На данный момент у нас всё оборудование в рабочем состоянии. Но мы прекрасно понимаем, что такой вопрос может встать. И очень пристально смотрим в сторону Китая. Конечно, будем пытаться завести какие–то связи, но пока острой необходимости в этом не возникает. Такого, чтобы наши иностранные партнёры просто резко перекрыли кислород, нет. Да, оборудование идёт долго, но пока всё доходит.
На импортозамещение, о котором сейчас так много говорят, у вас есть надежда?
— Да, отечественное производство инструментов и оборудования постепенно подтягивается на нужный уровень. И я думаю, что нынешняя ситуация послужила очень серьёзным толчком для развития. Наблюдая в последнее время ту динамику, которая на самом деле начала набирать обороты ещё с начала пандемии коронавируса, я думаю, что наши производители молодцы. Так что я смотрю с надеждой и оптимизмом на перспективы импортозамещения. Ну мы же умеем строить корабли! Так почему же медоборудование не сможем?
А какие–нибудь совсем новые технологии вы сейчас внедряете в свою работу?
— Мы как–то общались со студентами из нашего Политеха, и они предлагали очень интересные вещи. Например, VR–очки, которые помогли бы моделировать различные ситуации и заранее проектировать операцию. Пока это, конечно, на уровне идей. Но идеи совершенно верные и нужные. А из уже существующего мы активно пользуемся 3D–принтером, можно сказать, это уже вошло в рутину. Мы на нём печатаем специальные аппликаторы–расширители, которые устанавливаются девочкам для правильного формирования влагалища при некоторых патологиях. Так как все люди разные, то под каждого ребёнка нужно делать эти аппликаторы разной формы. Мы даже запатентовали эту технологию.
Анна Тайц
Так как вы работаете не просто в клинике, а в университете, то, конечно, хочется спросить про ваших студентов. Насколько вообще охотно сейчас молодежь идёт в медицину?
— Идут охотно. У меня преподавательский стаж уже больше 20 лет, и студентов у меня перед глазами сменилось целое поколение. Могу сказать, что сейчас студенты более наукоориентированные. Они более вдумчивы, пытаются разобраться во всём — почему это происходит. Сейчас вся медицина основана на принципе доказательности. И я очень рада, что за последние лет десять у нас появилась возможность получать достоверную информацию со всего мира. Если ты интересующийся врач, если ты развиваешься как профессионал, то для тебя всё открыто. Ты можешь посмотреть любую уникальную операцию на специальных сайтах, получить всю документацию. Самая большая проблема — это то, что информации даже слишком много. Не хватает времени, чтобы всё интересное успеть посмотреть или прочитать. И задача преподавателя — дать студенту самую необходимую информацию. Поэтому мы каждый год обновляем лекции с учётом новых данных.
Это сильно отличается от того времени, когда вы учились?
— Да, у нас было немножко по–другому. Все стремились не в науку, а в фармакологические компании, где было много денег и возможностей. И мы, конечно, страшно завидовали, когда мимо на машине проносился наш однокурсник, а мы брели после ночной смены на маршрутку. Сейчас всё иначе. Если ты квалифицированный врач, то всегда будешь востребован. Немножко проседает у современных студентов только философия и русский язык. Меньше стали читать художественной литературы и меньше посещать музеи. Потому что просто не успевают — надо учиться и работать. Я по этому поводу переживаю и постоянно на занятиях пытаюсь им напомнить о важности культурного уровня. Врач не может не быть философом. А для этого необходимо знание культуры и истории. Ведь медицина не строится на алгоритмах и сухих знаниях. Медицина — это искусство.
